22.07.2014. Исполнители главных ролей и артисты массовых сцен, режиссер и генеральный продюсер, художник-постановщик и эксперт по костюмам - лица и слова в репортаже со съемочной площадки кинокартины "Двое в степи" в подмосковном Алабино.
Нам приказали – мы сделали
"Армия отступала по необозримым степям…" - так начинает повествование Эммануил Казакевич.
Знамя зачехлено. Скатки – через плечо. Ребята в гимнастерках, галифе, касках, с котелками и флягами по команде встают на "исходные". "Внимание! Мотор!"… Так начинаются съемки первых кадров фильма "Двое в степи" по одноименной повести Казакевича.
"Нет, ну они все равно идут в ногу, - досадует майор Хорошенков, отворачиваясь от шагающей строем группы. Не по роли майор, а действительный: Хорошенков, Василий Александрович. - Нам приказали – мы сделали, - рапортует командир, объясняя свое участие в съемках. Ребята в гимнастерках – не артисты массовых и групповых сцен, а самые настоящие солдаты: проходят срочную службу в зенитно-ракетном полку Таманской дивизии, расположенной неподалеку от места съемок. - Им интересно, - говорит Хорошенков, - в службе появилось разнообразие, а то они постоянно в части, у них один и тот же распорядок дня, одни и те же задачи".
В мирное, относительно мирное время – "одни и те же", а в 1942-ом какие стояли задачи перед такими же юными ребятами – красноармейцами?
Лейтенанту Огаркову – двадцать лет. Он еще вчера был начхимом полка, а сегодня в ночь обязан выполнить распоряжение штаба армии как лейтенант связи – доставить в свою дивизию приказ о вынужденном отступлении. Он не справляется: дивизия в неведении остается на прежних рубежах и, предположительно, попадает в немецкое окружение. Огаркова ждет Военный трибунал и – расстрел. К месту исполнения приговора его ведет верный службе, молчаливый солдат Джурабаев.
Уникально в частной истории, написанной Казакевичем, то, что, вероятно, могло возникнуть только в степи Придонья в 42-ом: желание скорой смерти от пули врага взамен позорного расстрела "своими" и молчаливая дружба между конвоиром и осужденным.
Первый в степи
"Лейтенант был горд собой и своим белым конем. Несмотря на все, что творилось вокруг, и на гнетущую тревогу, витающую над степью, он не мог по молодости лет, не любоваться тем, что именно он, Огарков, а не кто-нибудь другой, мчится по степи на белом коне, оставляя за собой струйку белой пыли", - так первый раз выводит в повести образ главного героя Казакевич.
Светловолосый парень, одетый по форме 1942 года, на съемочной площадке не привлекает внимания. Он вполне бы мог затеряться в массовке, но забирается на сложенную стрелку подъемного крана, чтобы сфотографировать движение "беженцев", чем вызывает всеобщее беспокойство: "Юра, слезь немедленно!" - по-отцовски уговаривает парня лично генеральный продюсер Александр Литвинов. Юра с заметной полуулыбкой повинуется. В массовке шепчут: "Это и есть Огарков".
Александр Литвинов о съемках новой картины в материале "Двое в степи": перечитать историю по-новому >>
Профессиональный актер Юрий Борисов в свои 21 год не может припомнить, сколько ролей сыграл. "Главных – может, пять", - говорит он. Искренний и серьезный, Борисов о кино, ролях, съемочном процессе размышляет по большому счету.
"Давай где-нибудь сядем, - говорит Юра, - и приминает высокую траву неподалеку от съемочной площадки. - Сейчас начало снимаем, мое самое первое появление, - рассказывает Борисов-Огарков, теребя колосок, словно он сидит в степи Южного фронта. - Что-то пока ничего не получается. Я на эту историю смотрю со стороны своей роли: фильм не совсем о войне – о парне, который становится мужчиной, обретает позицию, не имея ее вначале. Это происходит на фоне войны, хотя, на мой взгляд, могло бы происходить в какой-то другой период. Всегда в кино изнутри интересно смотреть либо на процесс, который происходит с человеком, либо на личность. А у этого человека нет позиции, поэтому я вообще путаюсь, что в начале делать. Я на Сережу (режиссера Сергея Попова – прим. Авт.) рассчитываю. Главное, чтобы это было кому-то интересно потом, чтобы это не было хорошее качественное мертвое кино".
"Если бы я снимал это кино, я бы, во-первых, не взял себя на эту роль, потому что надо взять такого человека, который сможет, как Леша Кравченко в съемках "Иди и смотри" Климова. Леша рассказывал: у него "крыша ехала" после съемок. Так вот у актера должна "ехать крыша". Его нужно заставить переживать что-то реальное. Просто, мне кажется, это немножко другая форма искусства, может быть, даже не совсем кино: когда жизнь не воссоздается, а происходит нечто полудокументальное. Короче, если бы попробовать сделать так, чтобы с Огарковым происходило бы все реально и – снять. Постоянно на его крупном, среднем плане, все время – за ним. Но я лезу не в свою работу", - одергивает себя Юра и замолкает.
Чтобы перед ними было не стыдно
"У меня давно была мечта снять картину про войну, - говорит режиссер Сергей Попов, присев на приступок одной из изб. – Уже лет семь или восемь назад был один очень неплохой сценарий про начало войны. Я поехал в Киев на встречу с ветеранами – теми, кто 22 июня реально воевал на границах. Прежде всего, хотел собрать информацию: как заставы были устроены, какой был устав, как они одевались, сколько положено было на заставу пулеметов, как они рыли окопы, как была устроена линия обороны, какие сигналы, знали ли они вообще в начале войны, как себя вести – миллион бытовых вопросов планировал задать. Я взял камеру, мы встретились в каком-то клубе: было восемь человек. Постепенно, помимо бытовых моментов, они начали рассказывать каждый свою историю, а в итоге все сводилось к одной и той же фразе: "Только вы, пожалуйста, снимите уже нормальное, настоящее кино про войну, а то мы последние лет двадцать ждем очередной фильм и разочаровываемся". И чем больше они говорили, тем все проникновеннее. А в конце – со слезами меня провожали. С тех пор идея снять именно настоящее кино про войну жила. И хотелось, чтобы перед ними было не стыдно. Снять такое кино, которое будет не прилизанным, настоящим, человеческим. Как-то раньше получалось снимать у людей, которые войну прошли сами. А потом это ощущение потерялось. Последние годы фильмы вроде бы про войну, а на самом деле очень тяжело поймать в них настроение, состояние. Я пересматривал тысячу раз старые фильмы о войне и пытался понять, что же там такого волшебного, что тебя так за глотку держит".
"Конечно, это же Эфрос! – смеясь, отвечает Попов на вопрос о первой экранизации повести Казакевича "Двое в степи" (1962) Анатолия Эфроса. - Я специально сейчас посмотрел, а до этого я этот фильм не видел, потому что он, к сожалению, прошел мимо большой аудитории. Незаслуженно, как мне кажется, был обойден вниманием. Сама по себе история замечательная. Одно время я собирал рассказы Астафьева, Окуджавы, где война показана была не батальной: танковых сражений, самолетов, окопов, битв – нет. Интересна война с точки зрения простого человека. Сценарий "Двое в степи" очень дорог и любим мне, потому что дает возможность снять кино про человека. Особенно хорошо, что два героя – совершенно разных культур, разных национальностей, на войну и отношения можно взглянуть через сознание того и другого. - Режиссер говорит тихо, его дыхание перебивает аллергия на животных и травы.
С окраины станицы-декорации доносится зычное мычание. Где-то на задах лежит конюх, придерживая удила гнедой лошадки.
Безусловные артисты
"…беженцы с детьми, подгоняющие хворостинами коров, придавали тяжеловесному ходу отступления черты сумятицы и растерянности", - пишет Эммануил Казакевич.
Местные жители – мужики, бабы, дети, красивый старик с бородой, гонимые врагом, нехотя покидают дома. "Групповка" и "массовка" – безусловные артисты. Они готовы сыграть на простую фотокамеру десятки дублей. Изобразить страдание, страх, растерянность, хозяйскую уверенность: "вернемся!".
Гримеры разводят глину водой, спонжи сочатся в их ловких руках. Бесхитростный, но настоящий художественный грим делает более выразительным каждое по-своему уникальное лицо.
- Вы с "Мосфильма"?, - спрашивает женщина в сизом платке, - Посмотрите, какая девушка! Она будет поступать, она так замечательно играет! Сфотографируйте-сфотографируйте ее, пожалуйста, - не за себя просит артистка. А миниатюрная красавица в светлом берете, под которым берут начало длинные русые косы, уже присаживается на цоколь декорации и обращает в камеру теплый взгляд.
Телеги, а на них "добро" – матрацы, утварь, предметы сельских интерьеров. Весь реквизит - из закромов Комплекса сценическо-постановочных средств "Мосфильма".
Перед одной из телег шепчутся и хихикают четверо ребят. Наверное, десяти-тринадцати лет. Малыши от трех до пяти в одежке времен войны между дублями хнычут, цепляются за шеи матерей. Старшие тоже устают. Лучшее успокоительное – планшет или телефон. Девочки и мальчики якобы сороковых живописно-грязными пальчиками тыкают в экраны.
Джурабаев – это я
Смуглый парень с характерным разрезом глаз в рубахе цвета хаки и синих тренировочных штанах с лампасами не работает – наблюдает за процессом. Герой Амира Абдыкалыкова – солдат Джурабаев, в сегодняшних массовых сценах не задействован. Снимают самое начало: юный Огарков еще не знаком со своим конвоиром.
Джурабаев по роли говорит мало. Сам Казакевич отводит ему единичные реплики:
"Он вполне прилично знал русский язык и любил читать русские книги – все равно какие… Однако он не ладил с грамматикой и, разговаривая, почти все слова склонял невпопад. Зная эту свою слабость, он был молчалив из самолюбия".
Слово "органика" звучит из уст каждого собеседника, когда речь заходит о "втором в степи". Амир, электромонтажник из Алма-Аты, удивил продюсеров, режиссера, съемочную группу, партнера по фильму:
- У нас у каждого было свое видение актера: у меня, у Сергея Попова, у Карена Шахназарова, - рассказывает Александр Литвинов, генеральный продюсер картины. – А здесь мы все сошлись. Парень, в которого мы поверили, непрофессиональный актер. Он не так много говорит, но настолько обаятелен и настолько трогателен, что нам показалось: мы попали в десятку.
- Так повезло, что мы его нашли среди многих тысяч случайно присланных нам лиц!, - говорит режиссер картины Сергей Попов. - Оказалось, что он переиграл всех наших настоящих актеров и сделал самые лучшие пробы. С ним приходится работать немножко по-другому, не как с актерами, зато результат, по-моему, очень хороший.
- Он ничего не играет и при этом органичен. Странная штука, короче, - удивляется Юра Борисов, исполняющий роль Огаркова. - Вчера в кадре надо было смеяться. Мы просто смотрели друг на друга и смеялись. И у меня не получается так, как у него. Он реально берет и со щелчка искренне смеется. Не знаю, как он это делает. (Пауза). Не знаю. (Пауза). Не знаю, - повторяет Юра. - Я думал, ему говорить будет сложно. Молча существовать – это одно, говорить – другое. Ничего подобного! Хорошо говорит. Я проигрываю ему во всем, но это круто. Вот на него будет здорово смотреть в этом кино.
- Я сам как-то случайно здесь, - тихо и с акцентом говорит о себе Амир. - Я – электромонтажник. У меня есть специальность, и я по ней работаю. То, что люди говорят, наверное, правда, - улыбается. Им видней со стороны, нежели мне. Если посудить, Джурабаев – это я. Я в жизни серьезный, молчаливый, так совпало… У меня выдалось два выходных, но я – здесь, потому что мне надо смотреть, что происходит. У нас есть сцена, где мы идем в бой: там танки, крупная массовка и мне надо знать, как работать.
"Созреть" декорациями, реквизитом, костюмами
Работа художников по гриму и костюмам – портрет. Работа художника по реквизиту – натюрморт. Работа художника-постановщика, живописцев, самой натуры – пейзаж. Изобразительное решение фильма как изобразительное искусство, только прикладное – воспроизводящее жизнь на съемочной площадке, а не на холсте.
Седобородый и в кепке, с чашкой из нержавейки на поясе, Павел Борисович Липатов сидит на стульчике и созерцает съемочный процесс поверх оправы. Консультант, эксперт, художник-постановщик по костюмам высшей категории, с чужих слов Липатов называет себя динозавром, зубром, "старым мосфильмовским волчарой". "Хождение по мукам" (1957) Григория Рошаля, "Корпус генерала Шубникова" (1980) Дамира Вятич-Бережных, "Репортаж с линии огня" (1984) Леона Саакова, "Звезда" (2002) Николая Лебедева, тоже экранизация повести Казакевича – и это только некоторые картины о войне, над костюмами в которых работал Павел Липатов. Всего при участии художника было снято более 60 кинофильмов.
- Меня Александр Георгиевич (Литвинов – прим. Авт.) попросил посмотреть, насколько народ по степени "запачканности" соответствует эпохе, - с серьезным видом объясняет Липатов. – Я посмотрел: прекрасно замазаны. Костюмерный цех "Мосфильма" на этой картине сработал лучшим образом. Над костюмами поработали очень тщательно, очень достоверно. Мне остается только сказать: "Молодцы, девушки". Кроме того, им очень повезло, что в ассистентах – Дима Мартинелли, он вообще большой знаток и специалист.
- Если все пойдет так, как сейчас идет, – осторожно высказывается Липатов, – есть шанс, что будет хороший фильм. По крайней мере, по изобразительному ряду. Тем более, на этой картине – замечательный художник-постановщик Сережа Февралев, - Павел Борисович подбирает слова неторопливо. – Не халтурщик. Очень тонкий (Пауза). Очень чувствующий (Пауза). Очень въедливый в хорошем смысле слова человек. К сожалению, таких сереж у нас немного...
В иных избах заколочены окна, другие – полуразрушены. Материал для декораций поставляют "умершие" деревни.
"Вот этот сарай собран из трех домов, - показывает Сергей Февралев, художник-постановщик фильма, за плечами которого – работа над двумя картинами о Великой Отечественной войне "Люди добрые" (2009) Алексея Карелина (совместно с художником по костюмам Павлом Липатовым) и "Белый Тигр" (2012) Карена Шахназарова. – Все дома собраны из нескольких, потому что нам надо точно попасть в размер чертежей, под интерьер... Мы выкупаем полуразрушенные дома «умерших» деревень, в большинстве своем – из Тверской области, часто гнилые и без крыши. Привозим сюда и собираем заново, крыши доколачиваем. Все окна и двери – подлинные. А вот кирпич, фактуры делаем вручную, из гипса, по специальной, очень хитрой технологии.
Десяток служивых из "массовки" ожидает команды "Мотор!" у единственного "кирпичного" здания-декорации. От группки отделяется одна из самых деятельных фигур на съемочной площадке и быстрым шагом приближается к художнику:
- Сергей, люди задают резонный вопрос: не проще ли через дверь выходить? Там всего двое носилок. – Обращается к Февралеву девушка. Позже художник объяснит: практикантка, студентка режиссерского факультета ВГИКа, с готовностью помогает на съемках.
- Надо так "забить" дверь, чтобы было не проще, - отвечает художник…
- Вот этим количеством человек? – уточняет студентка.
- Да, - твердо отвечает Февралев.
- И еще, чтобы я понимала: это будет некая панорама? Или статичный кадр?
- Идем, я тебе покажу.
"Чему бы ее, меня, нас не учили – прежде всего, такие площадки дают навыки, - вернувшись, говорит Февралев. – В институте ты получаешь знания, куда бежать, как подготовиться. А съемочная площадка преподносит много сюрпризов. Например, сегодня обещали ливень. Вот как "ливанет" – интересно будет. Так как я давно работаю, мне понятно, что будет глиняная развезенная земля, - начинает рисовать словами-мазками Февралев, - люди эти телеги будут тащить по грязи, будет всем тяжело: актерам, оператору, режиссеру, художникам... Но кадр получится – потрясающий! А дождя может не случиться: будет ясное небо, и мы будем играть пекло, духоту – тоже показывать тяжесть происходящего, но по-другому, - "нарисованный" Сергеем кадр начинает трескаться, как масляная краска при сухом воздухе.
Сделать историю правдоподобной, какой ее видел своими глазами фронтовик Казакевич или прототип героя Огаркова – задача художника-постановщика.
"Повторяться неинтересно, - говорит Февралев. – Всегда нужно найти то, что тебя сейчас заинтересует и вызовет азарт сделать именно эту картину. Кроме того, всего мира не вместишь: местности, года в разных сценариях – разные. Например, 41-ый год – это начало войны. В армии – люди несчастные, забитые, не знают, как быть. Мы помним, сколько танков и самолетов было потеряно в 41-ом из-за того, что мы не понимали, как вести себя в этой неожиданной трагедии. К 42-му служащие уже немного пообтерлись и обытовели: не в казармах жили, а в окопах, у них уже были свои чашечки, ложечки. К 44-му году – это уже организованная, сильная армия. То же самое с "миром". Когда только начали бомбить, люди не знали, что делать. В 42-ом уже понимали, но враг не пришел на их территорию. В 44-ом уже все пожили и при немцах, и при советской власти, научились приспосабливаться. Так как "Белый Тигр" – про 44-ый год, акценты стояли не на бытовой стороне дела (уже все было организовано), а на самой войне. А сейчас мы снимаем 42-ой год, после которого произошел перелом в войне, после которого люди стали более уверенные. Все уже было более или менее спокойно: другие акценты и в декорациях, и в реквизите: например, появилась агитация.
- У нас главный герой – отдельно взятый человек, который видит войну, и мы хотим "приручить" зрителя – сделать так, чтобы зритель ему сопереживал, - говорит Сергей Февралев. – Значит, мы должны "созреть" декорациями, реквизитом, костюмами – начать "говорить" через глаза персонажа. Тогда будет переживание не только личное, но и весь мир будет переживать.
"Внимание! Команда Мотор! Мотор идет!" - разносится по площадке…
Антонина Трефилова
Нам приказали – мы сделали
"Армия отступала по необозримым степям…" - так начинает повествование Эммануил Казакевич.
Знамя зачехлено. Скатки – через плечо. Ребята в гимнастерках, галифе, касках, с котелками и флягами по команде встают на "исходные". "Внимание! Мотор!"… Так начинаются съемки первых кадров фильма "Двое в степи" по одноименной повести Казакевича.
"Нет, ну они все равно идут в ногу, - досадует майор Хорошенков, отворачиваясь от шагающей строем группы. Не по роли майор, а действительный: Хорошенков, Василий Александрович. - Нам приказали – мы сделали, - рапортует командир, объясняя свое участие в съемках. Ребята в гимнастерках – не артисты массовых и групповых сцен, а самые настоящие солдаты: проходят срочную службу в зенитно-ракетном полку Таманской дивизии, расположенной неподалеку от места съемок. - Им интересно, - говорит Хорошенков, - в службе появилось разнообразие, а то они постоянно в части, у них один и тот же распорядок дня, одни и те же задачи".
В мирное, относительно мирное время – "одни и те же", а в 1942-ом какие стояли задачи перед такими же юными ребятами – красноармейцами?
Лейтенанту Огаркову – двадцать лет. Он еще вчера был начхимом полка, а сегодня в ночь обязан выполнить распоряжение штаба армии как лейтенант связи – доставить в свою дивизию приказ о вынужденном отступлении. Он не справляется: дивизия в неведении остается на прежних рубежах и, предположительно, попадает в немецкое окружение. Огаркова ждет Военный трибунал и – расстрел. К месту исполнения приговора его ведет верный службе, молчаливый солдат Джурабаев.
Уникально в частной истории, написанной Казакевичем, то, что, вероятно, могло возникнуть только в степи Придонья в 42-ом: желание скорой смерти от пули врага взамен позорного расстрела "своими" и молчаливая дружба между конвоиром и осужденным.
Первый в степи
"Лейтенант был горд собой и своим белым конем. Несмотря на все, что творилось вокруг, и на гнетущую тревогу, витающую над степью, он не мог по молодости лет, не любоваться тем, что именно он, Огарков, а не кто-нибудь другой, мчится по степи на белом коне, оставляя за собой струйку белой пыли", - так первый раз выводит в повести образ главного героя Казакевич.
Светловолосый парень, одетый по форме 1942 года, на съемочной площадке не привлекает внимания. Он вполне бы мог затеряться в массовке, но забирается на сложенную стрелку подъемного крана, чтобы сфотографировать движение "беженцев", чем вызывает всеобщее беспокойство: "Юра, слезь немедленно!" - по-отцовски уговаривает парня лично генеральный продюсер Александр Литвинов. Юра с заметной полуулыбкой повинуется. В массовке шепчут: "Это и есть Огарков".
Александр Литвинов о съемках новой картины в материале "Двое в степи": перечитать историю по-новому >>
Профессиональный актер Юрий Борисов в свои 21 год не может припомнить, сколько ролей сыграл. "Главных – может, пять", - говорит он. Искренний и серьезный, Борисов о кино, ролях, съемочном процессе размышляет по большому счету.
"Давай где-нибудь сядем, - говорит Юра, - и приминает высокую траву неподалеку от съемочной площадки. - Сейчас начало снимаем, мое самое первое появление, - рассказывает Борисов-Огарков, теребя колосок, словно он сидит в степи Южного фронта. - Что-то пока ничего не получается. Я на эту историю смотрю со стороны своей роли: фильм не совсем о войне – о парне, который становится мужчиной, обретает позицию, не имея ее вначале. Это происходит на фоне войны, хотя, на мой взгляд, могло бы происходить в какой-то другой период. Всегда в кино изнутри интересно смотреть либо на процесс, который происходит с человеком, либо на личность. А у этого человека нет позиции, поэтому я вообще путаюсь, что в начале делать. Я на Сережу (режиссера Сергея Попова – прим. Авт.) рассчитываю. Главное, чтобы это было кому-то интересно потом, чтобы это не было хорошее качественное мертвое кино".
"Если бы я снимал это кино, я бы, во-первых, не взял себя на эту роль, потому что надо взять такого человека, который сможет, как Леша Кравченко в съемках "Иди и смотри" Климова. Леша рассказывал: у него "крыша ехала" после съемок. Так вот у актера должна "ехать крыша". Его нужно заставить переживать что-то реальное. Просто, мне кажется, это немножко другая форма искусства, может быть, даже не совсем кино: когда жизнь не воссоздается, а происходит нечто полудокументальное. Короче, если бы попробовать сделать так, чтобы с Огарковым происходило бы все реально и – снять. Постоянно на его крупном, среднем плане, все время – за ним. Но я лезу не в свою работу", - одергивает себя Юра и замолкает.
Чтобы перед ними было не стыдно
"У меня давно была мечта снять картину про войну, - говорит режиссер Сергей Попов, присев на приступок одной из изб. – Уже лет семь или восемь назад был один очень неплохой сценарий про начало войны. Я поехал в Киев на встречу с ветеранами – теми, кто 22 июня реально воевал на границах. Прежде всего, хотел собрать информацию: как заставы были устроены, какой был устав, как они одевались, сколько положено было на заставу пулеметов, как они рыли окопы, как была устроена линия обороны, какие сигналы, знали ли они вообще в начале войны, как себя вести – миллион бытовых вопросов планировал задать. Я взял камеру, мы встретились в каком-то клубе: было восемь человек. Постепенно, помимо бытовых моментов, они начали рассказывать каждый свою историю, а в итоге все сводилось к одной и той же фразе: "Только вы, пожалуйста, снимите уже нормальное, настоящее кино про войну, а то мы последние лет двадцать ждем очередной фильм и разочаровываемся". И чем больше они говорили, тем все проникновеннее. А в конце – со слезами меня провожали. С тех пор идея снять именно настоящее кино про войну жила. И хотелось, чтобы перед ними было не стыдно. Снять такое кино, которое будет не прилизанным, настоящим, человеческим. Как-то раньше получалось снимать у людей, которые войну прошли сами. А потом это ощущение потерялось. Последние годы фильмы вроде бы про войну, а на самом деле очень тяжело поймать в них настроение, состояние. Я пересматривал тысячу раз старые фильмы о войне и пытался понять, что же там такого волшебного, что тебя так за глотку держит".
"Конечно, это же Эфрос! – смеясь, отвечает Попов на вопрос о первой экранизации повести Казакевича "Двое в степи" (1962) Анатолия Эфроса. - Я специально сейчас посмотрел, а до этого я этот фильм не видел, потому что он, к сожалению, прошел мимо большой аудитории. Незаслуженно, как мне кажется, был обойден вниманием. Сама по себе история замечательная. Одно время я собирал рассказы Астафьева, Окуджавы, где война показана была не батальной: танковых сражений, самолетов, окопов, битв – нет. Интересна война с точки зрения простого человека. Сценарий "Двое в степи" очень дорог и любим мне, потому что дает возможность снять кино про человека. Особенно хорошо, что два героя – совершенно разных культур, разных национальностей, на войну и отношения можно взглянуть через сознание того и другого. - Режиссер говорит тихо, его дыхание перебивает аллергия на животных и травы.
С окраины станицы-декорации доносится зычное мычание. Где-то на задах лежит конюх, придерживая удила гнедой лошадки.
Безусловные артисты
"…беженцы с детьми, подгоняющие хворостинами коров, придавали тяжеловесному ходу отступления черты сумятицы и растерянности", - пишет Эммануил Казакевич.
Местные жители – мужики, бабы, дети, красивый старик с бородой, гонимые врагом, нехотя покидают дома. "Групповка" и "массовка" – безусловные артисты. Они готовы сыграть на простую фотокамеру десятки дублей. Изобразить страдание, страх, растерянность, хозяйскую уверенность: "вернемся!".
Гримеры разводят глину водой, спонжи сочатся в их ловких руках. Бесхитростный, но настоящий художественный грим делает более выразительным каждое по-своему уникальное лицо.
- Вы с "Мосфильма"?, - спрашивает женщина в сизом платке, - Посмотрите, какая девушка! Она будет поступать, она так замечательно играет! Сфотографируйте-сфотографируйте ее, пожалуйста, - не за себя просит артистка. А миниатюрная красавица в светлом берете, под которым берут начало длинные русые косы, уже присаживается на цоколь декорации и обращает в камеру теплый взгляд.
Телеги, а на них "добро" – матрацы, утварь, предметы сельских интерьеров. Весь реквизит - из закромов Комплекса сценическо-постановочных средств "Мосфильма".
Перед одной из телег шепчутся и хихикают четверо ребят. Наверное, десяти-тринадцати лет. Малыши от трех до пяти в одежке времен войны между дублями хнычут, цепляются за шеи матерей. Старшие тоже устают. Лучшее успокоительное – планшет или телефон. Девочки и мальчики якобы сороковых живописно-грязными пальчиками тыкают в экраны.
Джурабаев – это я
Смуглый парень с характерным разрезом глаз в рубахе цвета хаки и синих тренировочных штанах с лампасами не работает – наблюдает за процессом. Герой Амира Абдыкалыкова – солдат Джурабаев, в сегодняшних массовых сценах не задействован. Снимают самое начало: юный Огарков еще не знаком со своим конвоиром.
Джурабаев по роли говорит мало. Сам Казакевич отводит ему единичные реплики:
"Он вполне прилично знал русский язык и любил читать русские книги – все равно какие… Однако он не ладил с грамматикой и, разговаривая, почти все слова склонял невпопад. Зная эту свою слабость, он был молчалив из самолюбия".
Слово "органика" звучит из уст каждого собеседника, когда речь заходит о "втором в степи". Амир, электромонтажник из Алма-Аты, удивил продюсеров, режиссера, съемочную группу, партнера по фильму:
- У нас у каждого было свое видение актера: у меня, у Сергея Попова, у Карена Шахназарова, - рассказывает Александр Литвинов, генеральный продюсер картины. – А здесь мы все сошлись. Парень, в которого мы поверили, непрофессиональный актер. Он не так много говорит, но настолько обаятелен и настолько трогателен, что нам показалось: мы попали в десятку.
- Так повезло, что мы его нашли среди многих тысяч случайно присланных нам лиц!, - говорит режиссер картины Сергей Попов. - Оказалось, что он переиграл всех наших настоящих актеров и сделал самые лучшие пробы. С ним приходится работать немножко по-другому, не как с актерами, зато результат, по-моему, очень хороший.
- Он ничего не играет и при этом органичен. Странная штука, короче, - удивляется Юра Борисов, исполняющий роль Огаркова. - Вчера в кадре надо было смеяться. Мы просто смотрели друг на друга и смеялись. И у меня не получается так, как у него. Он реально берет и со щелчка искренне смеется. Не знаю, как он это делает. (Пауза). Не знаю. (Пауза). Не знаю, - повторяет Юра. - Я думал, ему говорить будет сложно. Молча существовать – это одно, говорить – другое. Ничего подобного! Хорошо говорит. Я проигрываю ему во всем, но это круто. Вот на него будет здорово смотреть в этом кино.
- Я сам как-то случайно здесь, - тихо и с акцентом говорит о себе Амир. - Я – электромонтажник. У меня есть специальность, и я по ней работаю. То, что люди говорят, наверное, правда, - улыбается. Им видней со стороны, нежели мне. Если посудить, Джурабаев – это я. Я в жизни серьезный, молчаливый, так совпало… У меня выдалось два выходных, но я – здесь, потому что мне надо смотреть, что происходит. У нас есть сцена, где мы идем в бой: там танки, крупная массовка и мне надо знать, как работать.
"Созреть" декорациями, реквизитом, костюмами
Работа художников по гриму и костюмам – портрет. Работа художника по реквизиту – натюрморт. Работа художника-постановщика, живописцев, самой натуры – пейзаж. Изобразительное решение фильма как изобразительное искусство, только прикладное – воспроизводящее жизнь на съемочной площадке, а не на холсте.
Седобородый и в кепке, с чашкой из нержавейки на поясе, Павел Борисович Липатов сидит на стульчике и созерцает съемочный процесс поверх оправы. Консультант, эксперт, художник-постановщик по костюмам высшей категории, с чужих слов Липатов называет себя динозавром, зубром, "старым мосфильмовским волчарой". "Хождение по мукам" (1957) Григория Рошаля, "Корпус генерала Шубникова" (1980) Дамира Вятич-Бережных, "Репортаж с линии огня" (1984) Леона Саакова, "Звезда" (2002) Николая Лебедева, тоже экранизация повести Казакевича – и это только некоторые картины о войне, над костюмами в которых работал Павел Липатов. Всего при участии художника было снято более 60 кинофильмов.
- Меня Александр Георгиевич (Литвинов – прим. Авт.) попросил посмотреть, насколько народ по степени "запачканности" соответствует эпохе, - с серьезным видом объясняет Липатов. – Я посмотрел: прекрасно замазаны. Костюмерный цех "Мосфильма" на этой картине сработал лучшим образом. Над костюмами поработали очень тщательно, очень достоверно. Мне остается только сказать: "Молодцы, девушки". Кроме того, им очень повезло, что в ассистентах – Дима Мартинелли, он вообще большой знаток и специалист.
- Если все пойдет так, как сейчас идет, – осторожно высказывается Липатов, – есть шанс, что будет хороший фильм. По крайней мере, по изобразительному ряду. Тем более, на этой картине – замечательный художник-постановщик Сережа Февралев, - Павел Борисович подбирает слова неторопливо. – Не халтурщик. Очень тонкий (Пауза). Очень чувствующий (Пауза). Очень въедливый в хорошем смысле слова человек. К сожалению, таких сереж у нас немного...
В иных избах заколочены окна, другие – полуразрушены. Материал для декораций поставляют "умершие" деревни.
"Вот этот сарай собран из трех домов, - показывает Сергей Февралев, художник-постановщик фильма, за плечами которого – работа над двумя картинами о Великой Отечественной войне "Люди добрые" (2009) Алексея Карелина (совместно с художником по костюмам Павлом Липатовым) и "Белый Тигр" (2012) Карена Шахназарова. – Все дома собраны из нескольких, потому что нам надо точно попасть в размер чертежей, под интерьер... Мы выкупаем полуразрушенные дома «умерших» деревень, в большинстве своем – из Тверской области, часто гнилые и без крыши. Привозим сюда и собираем заново, крыши доколачиваем. Все окна и двери – подлинные. А вот кирпич, фактуры делаем вручную, из гипса, по специальной, очень хитрой технологии.
Десяток служивых из "массовки" ожидает команды "Мотор!" у единственного "кирпичного" здания-декорации. От группки отделяется одна из самых деятельных фигур на съемочной площадке и быстрым шагом приближается к художнику:
- Сергей, люди задают резонный вопрос: не проще ли через дверь выходить? Там всего двое носилок. – Обращается к Февралеву девушка. Позже художник объяснит: практикантка, студентка режиссерского факультета ВГИКа, с готовностью помогает на съемках.
- Надо так "забить" дверь, чтобы было не проще, - отвечает художник…
- Вот этим количеством человек? – уточняет студентка.
- Да, - твердо отвечает Февралев.
- И еще, чтобы я понимала: это будет некая панорама? Или статичный кадр?
- Идем, я тебе покажу.
"Чему бы ее, меня, нас не учили – прежде всего, такие площадки дают навыки, - вернувшись, говорит Февралев. – В институте ты получаешь знания, куда бежать, как подготовиться. А съемочная площадка преподносит много сюрпризов. Например, сегодня обещали ливень. Вот как "ливанет" – интересно будет. Так как я давно работаю, мне понятно, что будет глиняная развезенная земля, - начинает рисовать словами-мазками Февралев, - люди эти телеги будут тащить по грязи, будет всем тяжело: актерам, оператору, режиссеру, художникам... Но кадр получится – потрясающий! А дождя может не случиться: будет ясное небо, и мы будем играть пекло, духоту – тоже показывать тяжесть происходящего, но по-другому, - "нарисованный" Сергеем кадр начинает трескаться, как масляная краска при сухом воздухе.
Сделать историю правдоподобной, какой ее видел своими глазами фронтовик Казакевич или прототип героя Огаркова – задача художника-постановщика.
"Повторяться неинтересно, - говорит Февралев. – Всегда нужно найти то, что тебя сейчас заинтересует и вызовет азарт сделать именно эту картину. Кроме того, всего мира не вместишь: местности, года в разных сценариях – разные. Например, 41-ый год – это начало войны. В армии – люди несчастные, забитые, не знают, как быть. Мы помним, сколько танков и самолетов было потеряно в 41-ом из-за того, что мы не понимали, как вести себя в этой неожиданной трагедии. К 42-му служащие уже немного пообтерлись и обытовели: не в казармах жили, а в окопах, у них уже были свои чашечки, ложечки. К 44-му году – это уже организованная, сильная армия. То же самое с "миром". Когда только начали бомбить, люди не знали, что делать. В 42-ом уже понимали, но враг не пришел на их территорию. В 44-ом уже все пожили и при немцах, и при советской власти, научились приспосабливаться. Так как "Белый Тигр" – про 44-ый год, акценты стояли не на бытовой стороне дела (уже все было организовано), а на самой войне. А сейчас мы снимаем 42-ой год, после которого произошел перелом в войне, после которого люди стали более уверенные. Все уже было более или менее спокойно: другие акценты и в декорациях, и в реквизите: например, появилась агитация.
- У нас главный герой – отдельно взятый человек, который видит войну, и мы хотим "приручить" зрителя – сделать так, чтобы зритель ему сопереживал, - говорит Сергей Февралев. – Значит, мы должны "созреть" декорациями, реквизитом, костюмами – начать "говорить" через глаза персонажа. Тогда будет переживание не только личное, но и весь мир будет переживать.
"Внимание! Команда Мотор! Мотор идет!" - разносится по площадке…
Антонина Трефилова
Комментарии (0)