Редакция Новостей продолжает рубрику «Разговор с киноведом», в которой известный российский киновед и кинокритик Сергей Александрович Лаврентьев рассказывает об истории создания картин, вошедших в золотой фонд отечественного кино, и их дальнейшей судьбе.
Сегодня наш выбор пал на фильм «Раба любви», так как этот год стал юбилейным не только для самой картины, но и для ее режиссера Никиты Михалкова.
О «прощальном романсе во славу ушедшего дореволюционного русского кино» рассказывает Сергей Леврентьев:
Там была история, которая пока еще точно не прописана. Но, вернее, писали про нее давно, во время перестройки. Но, в то время было так много новостей, что эта была только «одна из».
Эту картину снимал Рустам Хамдамов. Есть в мировом кино такие не проявившиеся гении. Вот, Хамдамов был таким, он сделал замечательную ВГИКовскую картину «В горах мое сердце», все прочили ему абсолютную славу гения, но ничего не произошло. Он начал снимать «Рабу Любви», картина была закрыта, и его убрали с постановки. Я просто не помню, честно, всех деталей, которые там были: что, почему и как объяснялось эта акция. Ну, тогда в начале 70-х годов время было суровое.
Но, так как это была плановая экономика, и картина была запущенна, ее невозможно было просто взять и отменить, деньги на нее уже были затрачены.
В принципе, эта история несколько зеркально отразила историю «Иванова детства»,
которую тоже начинал снимать другой режиссер. Тарковский это дело закончил и стал триумфатором. А здесь заканчивать картину поручили молодому режиссеру Никите Михалкову, который только что сделал фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих» - один из самых замечательных дебютов в истории нашего кино. Это такая молодая картина, задорная, какая-то вся искрящаяся. Такой должен быть дебют!
И вот после этого ему дали возможность завершить картину «Раба любви», которую начинал снимать Хамдамов. И Никита проявил себя таким интересным и очень неожиданным визионером. Если в «Своем среди чужих» он часто цитировал Серджо Леоне (его спагетти-вестерны) то в «Рабе любви» он сделал такую историю в стиле дореволюционного немого кино (в изобразительном плане). И Елена Соловей, которая сыграла главную роль, идеально подошла, вписалась в эту стилистическую конструкцию с ее изломанными жестами, с лицом абсолютно из того времени.
Разумеется, в этой картине была история про то, что «вот, есть русское общество, которое перед революцией деградировало, а есть замечательные революционеры, которые даже в съемочной группе наличествуют, и за ними как раз будущее…». А она такая несчастная дама, которая понимает, что что-то не так, но не понимает что именно. И вот она уезжает в этом трамвае, который без вагоновожатого куда-то несется. И для начальства это была абсолютно читаемая метафора России, которая уходит в никуда, и вот теперь вместо нее приходит замечательный Советский Союз.
Но, когда мы ее тогда смотрели… К тому времени все идеологические штампы кино уже настолько приелись, что народ их просто не воспринимал. К ним относились как к дождю или облакам, ну что по этому поводу рефлексировать? Ну, вот идет дождь: можно рыдать, можно кричать, можно злиться, но все равно, пока он не пройдет – солнце не выглянет. И поэтому, мы как раз воспринимали эту картину с каким-то обратным знаком, как такой прощальный романс во славу ушедшего русского дореволюционного кино.
Мы тогда его не знали. Даже во ВГИКе, я помню, когда мы учились,
нам говорили, что кино до революции было не интересным: были там Протазанов, Бауэр и все, хватит. А потом, когда уже представилась возможность посмотреть много дореволюционных российских картин, стало ясно, что это интересный кинематограф, абсолютно непохожий на советский. Но тогда, в 75-м году он был нам еще неизвестен.
Разумеется, Никита все это смотрел, перед тем как делать картину, и стилизовал изображение под то кино. Именно стилизовал, не пытался воссоздать в точности все, что было.
Тогда в 70-х мы учились распознавать «фиги в кармане», и это нам все время нравилось в советском кино. Даже если в «Рабе любви» не было особо этих «фиг», то мы их там видели. Потому что это была такая песнь во славу старого немого кино, неизвестного нам.
А, так как это кино, как бы восхваляется и, стилизуясь, пропагандируется, то соответственно это было какое-то такое сочувственное отношение и к той эпохе тоже.
У Никиты получилось с одной стороны убедить начальство, что он снимает картину про революционную борьбу на съемочной площадке. А с другой – мы то видели в ней такое как бы привлечение зрительского внимания на то, что декаданс и вообще серебряный век – это не самое плохое время в истории русского искусства, кинематографического в том числе.
Разумеется, родословная Никиты Сергеевича помогла тому, чтобы картина пошла хорошо, и чтобы начальство закрыло глаза на все выше упомянутое и удовлетворилось теми формальными революционными вещами, которые в фильме есть. И эта картина послужила такой хорошей основой для репутации режиссера.
Обычно вторая картина бывает всегда послабее первой. И после второй все ждут третью, которая покажет: была ли удача первой картины случайной, или это естественно. А у Никиты было все по-другому. И первый, и второй фильм были удачными. А уж «Неоконченная пьеса для механического пианино» - абсолютно все, по крайней мере, образованные люди, с ума сходили просто от этого фильма! Он стал абсолютным властителем дум! Но это было не просто неожиданно, а «Раба любви» это как-то подготовила. Мы уже все были готовы восторгаться «Механическим пианино», и были рады, что наши ожидания оправдались.
Интервью брала Анастасия Иванова
Редакция Новостей
14.08.2015
Сегодня наш выбор пал на фильм «Раба любви», так как этот год стал юбилейным не только для самой картины, но и для ее режиссера Никиты Михалкова.
О «прощальном романсе во славу ушедшего дореволюционного русского кино» рассказывает Сергей Леврентьев:
Там была история, которая пока еще точно не прописана. Но, вернее, писали про нее давно, во время перестройки. Но, в то время было так много новостей, что эта была только «одна из».
Эту картину снимал Рустам Хамдамов. Есть в мировом кино такие не проявившиеся гении. Вот, Хамдамов был таким, он сделал замечательную ВГИКовскую картину «В горах мое сердце», все прочили ему абсолютную славу гения, но ничего не произошло. Он начал снимать «Рабу Любви», картина была закрыта, и его убрали с постановки. Я просто не помню, честно, всех деталей, которые там были: что, почему и как объяснялось эта акция. Ну, тогда в начале 70-х годов время было суровое.
Но, так как это была плановая экономика, и картина была запущенна, ее невозможно было просто взять и отменить, деньги на нее уже были затрачены.
В принципе, эта история несколько зеркально отразила историю «Иванова детства»,
которую тоже начинал снимать другой режиссер. Тарковский это дело закончил и стал триумфатором. А здесь заканчивать картину поручили молодому режиссеру Никите Михалкову, который только что сделал фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих» - один из самых замечательных дебютов в истории нашего кино. Это такая молодая картина, задорная, какая-то вся искрящаяся. Такой должен быть дебют!
И вот после этого ему дали возможность завершить картину «Раба любви», которую начинал снимать Хамдамов. И Никита проявил себя таким интересным и очень неожиданным визионером. Если в «Своем среди чужих» он часто цитировал Серджо Леоне (его спагетти-вестерны) то в «Рабе любви» он сделал такую историю в стиле дореволюционного немого кино (в изобразительном плане). И Елена Соловей, которая сыграла главную роль, идеально подошла, вписалась в эту стилистическую конструкцию с ее изломанными жестами, с лицом абсолютно из того времени.
Разумеется, в этой картине была история про то, что «вот, есть русское общество, которое перед революцией деградировало, а есть замечательные революционеры, которые даже в съемочной группе наличествуют, и за ними как раз будущее…». А она такая несчастная дама, которая понимает, что что-то не так, но не понимает что именно. И вот она уезжает в этом трамвае, который без вагоновожатого куда-то несется. И для начальства это была абсолютно читаемая метафора России, которая уходит в никуда, и вот теперь вместо нее приходит замечательный Советский Союз.
Но, когда мы ее тогда смотрели… К тому времени все идеологические штампы кино уже настолько приелись, что народ их просто не воспринимал. К ним относились как к дождю или облакам, ну что по этому поводу рефлексировать? Ну, вот идет дождь: можно рыдать, можно кричать, можно злиться, но все равно, пока он не пройдет – солнце не выглянет. И поэтому, мы как раз воспринимали эту картину с каким-то обратным знаком, как такой прощальный романс во славу ушедшего русского дореволюционного кино.
Мы тогда его не знали. Даже во ВГИКе, я помню, когда мы учились,
нам говорили, что кино до революции было не интересным: были там Протазанов, Бауэр и все, хватит. А потом, когда уже представилась возможность посмотреть много дореволюционных российских картин, стало ясно, что это интересный кинематограф, абсолютно непохожий на советский. Но тогда, в 75-м году он был нам еще неизвестен.
Разумеется, Никита все это смотрел, перед тем как делать картину, и стилизовал изображение под то кино. Именно стилизовал, не пытался воссоздать в точности все, что было.
Тогда в 70-х мы учились распознавать «фиги в кармане», и это нам все время нравилось в советском кино. Даже если в «Рабе любви» не было особо этих «фиг», то мы их там видели. Потому что это была такая песнь во славу старого немого кино, неизвестного нам.
А, так как это кино, как бы восхваляется и, стилизуясь, пропагандируется, то соответственно это было какое-то такое сочувственное отношение и к той эпохе тоже.
У Никиты получилось с одной стороны убедить начальство, что он снимает картину про революционную борьбу на съемочной площадке. А с другой – мы то видели в ней такое как бы привлечение зрительского внимания на то, что декаданс и вообще серебряный век – это не самое плохое время в истории русского искусства, кинематографического в том числе.
Разумеется, родословная Никиты Сергеевича помогла тому, чтобы картина пошла хорошо, и чтобы начальство закрыло глаза на все выше упомянутое и удовлетворилось теми формальными революционными вещами, которые в фильме есть. И эта картина послужила такой хорошей основой для репутации режиссера.
Обычно вторая картина бывает всегда послабее первой. И после второй все ждут третью, которая покажет: была ли удача первой картины случайной, или это естественно. А у Никиты было все по-другому. И первый, и второй фильм были удачными. А уж «Неоконченная пьеса для механического пианино» - абсолютно все, по крайней мере, образованные люди, с ума сходили просто от этого фильма! Он стал абсолютным властителем дум! Но это было не просто неожиданно, а «Раба любви» это как-то подготовила. Мы уже все были готовы восторгаться «Механическим пианино», и были рады, что наши ожидания оправдались.
Интервью брала Анастасия Иванова
Редакция Новостей
14.08.2015
Комментарии (0)